Борис Хвошнянский

О ЦЕНТРЕ НА КОЛОМЕНСКОЙ

Деньги – не главное здесь. Тем более, что весьма скромные они – несмотря на распространенное мнение, что антреприза для артиста – золотое дно. Мне гораздо интереснее было оказаться в театральном производстве, которое бы меня зацепило. Да и Андрей Житинкин, постановщик спектакля – имя звучное в театральном мире. И сам центр – это организация, которая не успела еще превратиться в закостеневшую, деспотичную структуру, коей является репертуарный театр. Здесь действительно есть кислород, есть свобода творчества… Что касается материала… При определенном старании можно из любого продукта сделать кондитерское изделие. Мы все оказались под некоей магией, шармом Житинкина. И доверились ему на все сто процентов. Никто кроме него конечного результата не представлял. И при всех сложностях, с которыми спектакль рождался, он все-таки родился, достаточно славно существует и достоин внимания зрителей.
- А в «Смешном театрике», к коему ты приписан, не ревнуют к твоей работе в другой организации?
- Во-первых, это не первая моя антреприза. У меня были еще проекты. Поэтому коллеги по «Театрику» в курсе, что меня потягивает… на сторону. Во-вторых, я по образованию не эстрадный, а драматический актер. Отсюда, кстати, все мои занудствования в «Смешном Театрике», что нужно делать нечто приближенное к миниатюре. Как, к примеру, Райкин делал. Потому что считаю, чем мы от уровня Петросяна дальше – тем меньше мы обезьяны.
- Ты был первым телевизионным Фигаро России. После длительного перерыва – со времен телеспектакля Театра Сатиры с Андреем Мироновым. А в прошлом году у нас целая волна «Женидьб» по театрам прокатилась. И Андрей Мерзликин сыграл эту роль и Евгений Миронов. Посмотрел на работы коллег?
- Нет. Хотя, надо было бы, наверное, хотя бы мироновского Фигаро посмотреть. Беда в том, что сейчас ставится такое количество подозрительных спектаклей, что без особой рекомендации, по доброй воле, я в театр не ходок. Что касается Крамера и его Фигаро у нас в «БалДоме», то это просто вопрос времени. Будет время, схожу.
- Как оцениваешь эту свою роль?
- Не имеет смысла повторять чьи-то достижения. Разумеется, я и не пытался соперничать с Андреем Мироновым, это просто глупо. У нас у всех разные сердца и разные начинки – двух трафаретных работ быть не может. А думать о похожести или непохожести просто вредно, это отнимает свободу.
- Но если вдуматься ты со своим Фигаро прогремел больше, чем Мерзликин и Евгений Миронов. Все-таки это был эфир сразу на несколько стран, в новогоднюю ночь, к тому же. Да и партнеры – десятка самых раскрученных поп-лиц страны.
- Если объективно на это обстоятельство смотреть: глобального перелома моей судьбе не произошло. Ни в творческой, ни в человеческой. Даже если и был какой-то резонанс, то ко мне он подкатился плавно, оставшись на уровне «просто приятно».
- Я читал где-то, что ты не самый поющий артист. Что пение – это не совсем твое. Как же ты умудрился спеть все эти ариозо, дуэты, которых в этом телемюзикле было множество? Например, дуэт со Стоцкой.
- Да, я не поющий в плане умения это делать профессионально и у меня нет вокального образования. Отсюда и сомнения, каким образом мне можно петь рядом с Киркоровым. С другой стороны, он же согласился стать актером. Ну, а я согласился стать певцом! Кроме того, меня убедили, что в этих ариозо нет ничего сложного, требующего какого-то особого навыка. И я ведь не «вживую» пел. Все музыкальные номера всех исполнителей были прописаны в студии, а это давало возможность петь частями, что-то улучшать, что-то переписывать. Студийная работа менее напряженная по сравнению с концертной. Кстати сказать, дуэт мы писали порознь, в целях экономии Настиного времени, как я думаю. Вообще-то мне доводилось петь в «Театре-Буфф», где я работал. Разминал связки в двух мюзиклах.
- Тебя наши славные режиссеры уже втиснули в рамки определенного амплуа? Кто ты – бандит, мачо?
- Не втиснули, представь себе! ( Я невпихуемый ). Не припомню, чтобы у меня были однообразные роли. Все персонажи разноплановые. Разброс – от Фигаро, до адмирала ДеРибаса, который участвовал в заговоре против Павла Первого.
- Но подонков-то играть, наверное, интереснее?
- Мне согласиться на роль гада труда не составляет. Такие предложения всегда заманчивы. Сейчас в Севастополе и в Москве идут съемки фильма «Непрощенные» и там мой герой – как раз, условно говоря, гад. Мозг молодой бандитской группировки, которая промышляет на заре девяностых. Острый, хищный, ценящий небанальные комбинации человек. Грех превращать такого в тривиального безнравственного подонка. Даже Станиславский ненавязчиво советовал: «Играя злого, ищи, где он добрый».
- Ну, а в секс-символы тебя уже записали? Можешь уже жаловался, как другие наши секс-герои?
- Нет, до такой звездности я еще не дожил! Я считаюсь стопроцентным секс-символом в рамках одной, отдельно взятой семьи. Своей. И меня это вполне устраивает.
- Согласись, странно, при твоем-то имидже стопроцентного мачо. Неужели девочки визжащие не преследуют?
- Тут у нас детективная ситуация: они преследуют – я скрываюсь. Изредка человек 20 – 30 врываются и нарушают размеренное потрескивание моего домашнего очага. Но в девочках как раз ничего плохого нет...
- Не понял, а семья?
- У нас в стране демографический кризис, насколько я знаю. Надо проявить гостеприимство и патриотизм. Если серьезно, в качестве мачо я был использован раз-два и обчелся. Что касается секс-символизма вообще… Эта оценка внезапно стала лучшей похвалой и знаком признания. Вероятно, вскоре утвердят ордена разных степеней. Будет очень почетно. Ну, а если записанный в секс символы жалуется… Меняй имидж, меняй амплуа, - что еще посоветовать? Если бы сверкала мышца у Смоктуновского, он был бы довольно странным Деточкиным.
- Но мышцы-то и у тебя присутствуют…
- Признаюсь: это очень рельефный жир. Жир, оформленный в шашечки! (Смеется) Актер, конечно, в чем-то спортсмен. Должен держать форму. Но, настоящая-то форма, это энергетика, харизма, чисто мужицкий шарм без всякой мышечной массы и тому подобной атрибутики. Чем Олег Даль не секс символ, Капелян или Высоцкий? Ну да, термина тогда такого не было. А артистов такого калибра нет сейчас.
- А почему, кстати?
- Этого я не знаю – закончились! В нашем уважаемом кинематографе пропала взрослость. Появился «сей момент», «сегодня», «быстро» «бабло». При этом исчезла глубина, а появилась какая-то подростковая эффектность. Большим потрясением оказывается рядовое кино, а настоящие работы никто не видит. Причем, я не могу понять, люди едят этот «корм» по собственному желанию, требуя «Хочу такого! Давай!» или им это навязывают? Не вернется, конечно, такое кино, как раньше, но, возможно, хотя бы переориентируется на образцы, которые были до наступления «диктатуры сериала». (Смеется)
- И это говорит один из «диктаторов». Ты же в сериалах задействован по полной программе. Вот даже к Догилевой в «Люба, дети и завод» попал.
- Было дело. Нужно было сыграть итальянца в одной серии. Позвонили: «Ноги в руки и в Москву». «А по какой причине?», - говорю я, находясь в соседнем офисе – на другом этаже того же здания в Москве. Короче, пытаюсь отнекиваться, ссылаясь на занятость. Действительно был занят в другом проекте этой же компании. Говорю: «какой я итальянец, не зная итальянского!» Но азарт взял верх.
- И как тебе жанр ситкома, как это сейчас называют? Есть специфика?
- Почему-то считается, что он станет нашим. Но сколько десятилетий должно пройти пока это станет смешно. А специфика... Работаешь, не щадя живота своего, почти без дублей, на несколько камер, темп колоссальный. Лошадиной выносливостью надо обладать, безмерной памятью, чтобы в таком режиме существовать. Но приноровиться тоже не проблема – если у тебя хватит здоровья в шесть утра вставать, в семь быть на площадке, в час ночи ложиться и так год-два изо дня в день. Много технических вещей приходится в голове держать.
- С Догилевой все-таки интересно было поработать? Как она тебе?
- Общение было очень беглым, только по делу. Обговорили сцену, отрепетировали два раза – это десять минут заняло. Режиссера все устроило и вперед – снимать. Поговорить, пообщаться – на ситкоме это исключено – так мне показалось. Это не театральное закулисье, не обеденная пауза в кино. Не доходит до улыбчивых разговоров.
- И, наконец, ты куришь «Беломор». С чего бы это?
- В Одессе мне как-то сказали: «Беломор – это чистое здоровье!» С одесским характерным выговором… На самом деле все банально. Я хотел бросить курить. И поставил себе задачу малой кровью дойти до совершенно некурибельного продукта. Чтобы организм сам сказал: «Больше не могу курить!» Опускался все ниже – дошел до самого дна, до «Беломора». И вдруг он меня так сразил! Пришелся по вкусу! К тому же вокруг говорят, что его дым «сладок и приятен». А еще - бабка моя всю жизнь ходила с папиросой в зубах. Это был брутальный образ, говорящей басом худой старухи. Что-то очень питерское в нем было. И вот, я уже десять лет курю «Беломор». Вкус за это десятилетие стал у него чуточку погаже, конечно. Похоже, что его скоро совсем прекратят выпускать. Не для кого – ветераны-то вымирают. Культура курения другая. Похоже, надо окончательно бросать!

Руслан Кравцов.